ded_vasilij

Какое удивительное оруэлловское сходство, и ведь этим теперешним тут х/б б/у даже голодных крыс не понадобилось в морды пускать, как Уинстону Смиту в камере N 101.

"Из телекранов точилась бодрая музыка.
Уинстон сидел в своем углу, уставясь в пустой стакан. Время от времени он поднимал взгляд на громадное лицо, наблюдавшее за ним со стены напротив. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ, гласила подпись. Без зова подошел официант, наполнил его стакан джином «Победа» и добавил несколько капель из другой бутылки с трубочкой в пробке. Это был раствор сахарина, настоянный на гвоздике, – фирменный напиток заведения. Уинстон прислушался к телекрану. Сейчас передавали только музыку, но с минуты на минуту можно было ждать специальной сводки из министерства мира. Сообщения с африканского фронта поступали крайне тревожные. С самого утра он то и дело с беспокойством думал об этом. Евразийские войска (Океания воевала с Евразией: Океания всегда воевала с Евразией) с устрашающей быстротой продвигались на юг. В полуденной сводке не назвали конкретных мест, но вполне возможно, что бои идут уже возле устья Конго. Над Браззавилем и Леопольдвилем нависла опасность. Понять, что это означает, нетрудно и без карты. Это грозит не просто потерей Центральной Африки; впервые за всю войну возникла угроза самой Океании."

только мы эту сегодняшнюю чиполлиновую FAQ Ю подредактируем:

А с кем же сегодня всегда воевала 卐уйлосрания?


motto:
"... мертвенный свет прожекторов падал на белые лица и алые знамена. На площади стояло несколько тысяч человек, среди них – примерно тысяча школьников, одной группой, в форме разведчиков. С затянутой кумачом трибуны выступал оратор из внутренней партии – тощий человечек с необычайно длинными руками и большой лысой головой, на которой развевались отдельные мягкие прядки волос. Корчась от ненависти, карлик одной рукой душил за шейку микрофон, а другая, громадная на костлявом запястье, угрожающе загребала воздух над головой. Металлический голос из репродукторов гремел о бесконечных зверствах, бойнях, выселениях целых народов, грабежах, насилиях, пытках военнопленных, бомбардировках мирного населения, пропагандистских вымыслах, наглых агрессиях, нарушенных договорах. Слушая его, через минуту не поверить, а через две не взбеситься было почти невозможно. То и дело ярость в толпе перекипала через край, и голос оратора тонул в в зверском реве, вырывавшемся из тысячи глоток.
Речь продолжалась уже минут двадцать, как вдруг на трибуну взбежал курьер и подсунул оратору бумажку. Тот развернул ее и прочел, не переставая говорить. Ничто не изменилось ни в голосе его, ни в повадке, ни в содержании речи, но имена вдруг стали иными. Без всяких слов по толпе прокатилась волна понимания. Воюем с Остазией! В следующий миг возникла гигантская суматоха. Все плакаты и транспаранты на площади были неправильные! На половине из них совсем не те лица! Вредительство! Работа голдстейновских агентов! Была бурная интерлюдия: со стен сдирали плакаты, рвали в клочья и топтали транспаранты. Разведчики показывали чудеса ловкости, карабкаясь по крышам и срезая лозунги, трепетавшие между дымоходами. Через две-три минуты все было кончено. Оратор, еще державший за горло микрофон, продолжал речь без заминки, сутулясь и загребая воздух. Еще минута – и толпа вновь разразилась первобытными криками злобы. Ненависть продолжалась как ни в чем не бывало – только предмет стал другим..."
© Georg Orwell, 1984

Вместо того, чтобы с Aмерикой-Eвропой и другом дружкой тягаться,  да пиписьками прямо, лицом к лицу меряться, милитаристы-реваншисты российские решили в третьей точке посоревноваться.  B Сирии, в стране Хама, проклятого отцом своим за хамство. Типа, прокси-сервер такой. Прокси-война, чтоб свои поля и лужайки не засирать, и без того сраные.
Ho Американским Соединенным Штатам, Европам и даже НАТОам эта бодяга и в хрену дырявом не мерещилась. Зачем она им? Может показаться, что и верховному говнокомувдувающему фуреру хуйлосрандии тоже никакого прокy нету. Однако, делает это он уже не по своей воле, скорее по безволию, ибо другого пути нету. Hазвавшись груздем и залезя в кузов, обратной дороги, кроме как эскалацией понтов в безучастной ко всему промежности уже не обойтись. Если остановится, то вмиг весь морок спадет, откроются вежды, виевы веки поднимутся и каюк - звиздуй из дамок обратно взад, в тыкву. Кучер сраный. Кормчий. Вошьдь.

Ничему не научилось поголовье в заиндевелых азбукинстанских стойлах, а ведь могло, и время было и условия и даже денюх. Несчитано. Знай, вилами перебрасывай да вертай, чтоб не запрели по сусекам. Это только у Свифта умные и многоопытные люди а равно необходимые обществу специалисты появлялись из орехов полностью готовыми. Никто мудрым с неба никому на голову не свалился. Но эти то ведь даже опыт всех шишек, царапин и фингалов на мордах не способны изучить и зарубить на носу. Неспособные они к учению. Тупые. В их телевизоре одно лишь слово поменяют (или даже букву: новоросия > новосирия) в мутном потоке из ассенизационного шланга, и айда так же яростно ненавидеть, как прежде.
Причем сразу все, всем скопом и калганом: "Товарищи! Клятвенно заверяю, шо хворовое, хворобное пение берет времени самую малость, а пользы от этого массового залу-пения - цельный вагон!" © Чем не 1984, Оруэлл?
Ведь до этих смертоубийственных экспериментов в сравнительно мирной еще москорепии как было?
( Read more... )

...а в Санкт Ленинбурге не любят российский сыр.

BBC 22.12.2014 "Вагон поезда ... пропах дорогими сырами."


Ну как тут классика не вспомнить? Джерома Клапку Джерома. Да и прошло-то с тех пор совсем ничего, каких-то 120 лет всего. Для россии - пустяк, догонит в гудок, два обсосанных пальца, три притопа и прихлопа.
Тем более что скачет она сегодня свинским галопом в собственное средневековье.

И так, цитируем перевод Четвертой главы великой книги "Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog)"

"Преимущества путешествия в компании с сыром."

( Read more... )

Оригинал взят у ded_vasilij в ПИСЬМО ИЗ ГУЛАГа.

Металлический голос из репродукторов гремел о бесконечных зверствах, бойнях, выселениях целых народов, грабежах, насилиях, пытках военнопленных, бомбардировках мирного населения, пропагандистских вымыслах, наглых агрессиях, нарушенных договорах. Слушая его, через минуту не поверить, а через две не взбеситься было почти невозможно. То и дело ярость в толпе перекипала через край, и голос оратора тонул в зверском реве, вырывавшемся из тысячи глоток. Свирепее всех кричали школьники. Речь продолжалась уже минут двадцать, как вдруг на трибуну взбежал курьер и подсунул оратору бумажку. Тот развернул ее и прочел, не переставая говорить. Ничто не изменилось ни в голосе его, ни в повадке, ни в содержании речи, но имена вдруг стали иными. Без всяких слов по толпе прокатилась волна понимания. Воюем с Остазией! В следующий миг возникла гигантская суматоха. Все плакаты и транспаранты на площади были неправильные! На половине из них совсем не те лица! Вредительство! Работа голдстейновских агентов! Была бурная интерлюдия: со стен сдирали плакаты, рвали в клочья и топтали транспаранты. Разведчики показывали чудеса ловкости, карабкаясь по крышам и срезая лозунги, трепетавшие между дымоходами. Через две-три минуты все было кончено. Оратор, еще державший за горло микрофон, продолжал речь без заминки, сутулясь и загребая воздух. Еще минута - и толпа вновь разразилась первобытными криками злобы. Ненависть продолжалась как ни в чем не бывало - только предмет стал другим.
G.Orwell