"поднимемся и снова упадём,
вторые сутки льём - не просыхаем", -
так говорил попутчик мой.
не зная,
как звать его,
я звал его дождём.
а он меня..., никак не звал меня.
и так вот, обменявшись именами,
друг другу мы молчание вверяли,
в своей судьбе судьбу свою виня.
и плавилось оконное стекло.
дождь длился, и тянул из неба жилы,
и лил.
и был похож на ремесло,
тугой, неспешный, неопровержимый.
и было ясно, что пришла пора
безмолвия,
и Карфаген разрушен.
и радио вещало в шесть утра:
"Израиль, слушай",
и Израиль слушал.

Shimon Kraitman